Солнечный свет - Страница 113

113

Я не знала, расслышал ли он, что сказал Пат. Не знала, кто делал ему татуировки. Вполне может быть, что все мои сведения о магических татуировках – из той же серии, что и «Мастурбация приводит к слепоте и кретинизму» (на зрение человека не влияет даже общение с уби). Может, стоило спросить его об этом. Но тогда бы пришлось отвечать на вопрос, почему меня это интересует.

Даже если существует возможность быть чародеем и успешно это скрывать, Мэл все равно не мог им быть. Чародеи – одиночки, они не устраиваются работать поварами в закусочные и не тусуются с байкерами. Они сближаются только с другими чародеями, и то ненадолго и всегда с определенной целью. Все они слишком параноидальны, чтобы иметь друзей среди обычных людей, и слишком эгоистичны, чтобы дружить между собой. Обыватели считают, что чародеям вообще нельзя доверять, и людям лучше не связываться с магией. Да и магоделами заодно.

Но кто тогда делает татуировки чародеям?

Наверное, я совсем ничего не знаю.

Я ехала домой и размышляла об этом «будь начеку». Я и так начеку, и Пату это хорошо известно. Что он имел в виду: что за мной следит ООД? Мог ли этот законопослушный полукровка из ООД таким образом намекнуть мне, что ООД нельзя доверять? Положим, я недавно услышала, что все полукровки должны держаться вместе и помогать друг другу – а про Богиню Боли, которую в ООД никто не любил, слыхала уже давно. Однако причину этой неприязни я видела только в том, что она – поганая сука, которую собственная карьера волнует больше, чем безопасность человечества. На что же тогда намекал Пат? На помешанную на карьере горгону, или на измену в рядах ООД?

О боги, разве с меня не достаточно Бо?

Остановившись у светофора, я открыла бардачок и полюбовалась на кучку оберегов. Некоторые из них еще шевелились. Бедная мама. Она ведь старалась. Я поняла, что благодарна ей даже за эти безуспешные усилия. Просто за то, что она что-то делала. Понимала, что мне нужна помощь, и пыталась ее оказать. И пусть она понятия не имела, какая это должна быть помощь и в каком объеме. Это знал только Кон, но он не был человеком, поэтому знал, и в то же время не знал. Не знал, что именно он знает. Вроде бы так.

Добравшись до дома, я какое-то время сидела, всматриваясь в тени от листьев на асфальте дороги. Тени мерцали и нарушали все мыслимые законы физики – так было теперь всегда, – но они были красивы и не значили ничего. Просто свет падал на листья, и листья отбрасывали тень. Лето кончилась, наступила осень, и листья уже начинали опадать. Один большой и желтый как раз спланировал на крышу «Развалюхи».

Я открыла рюкзак и забросила туда всю кучу амулетов: свечу зажигания, веревочки, несколько резинок – остаток тех дней, когда бардачок служил, как положено, для хранения перчаток. От прикосновения к одному из оберегов, не знаю, к какому именно, по рукам прошла легкая дрожь. Потом я вышла из машины и постучала в дверь Иоланды.

Она открыла почти сразу же.

– Заходи. Я поговорила со своим старым учителем.

Я вздохнула и вошла в дом следом за ней. Мы зашли в комнату, где я еще ни разу не была, сразу за кухней, тоже выходящую окнами на сад. Мне сразу же стало понятно, что сюда заходило очень мало людей: во-первых, если Иоланда желала скрыть свой род занятий или хотя бы притвориться пенсионеркой, эта комната сразу бы ее разоблачила. Во-вторых, закрытость излучалась здесь отовсюду, как тепло или свет. Казалось, будто невидимая вуаль залепила мне лицо и мешает дышать. Я даже потерла лицо, словно стараясь сорвать ее.

Иоланда заметила это и со словами: «Ох, извини, пожалуйста» убрала что-то с входной двери. Чувство, что я нарушила чье-то личное пространство, тут же исчезло, отхлынуло, как морская волна. Удивленная, я посмотрела под ноги. Тени на полу были весьма подвижны.

Ту вещь, которая раньше была на двери, Иоланда положила на стол. Я села рядом, наклонилась и накрыла эту вещь рукой – и мою ладонь как будто обожгло. Правда это можно было отнести к теплу с тем же успехом, как и мое ночное зрение – к глазам, но все-таки больше всего это было похоже на тепло. Я убрала руку и посмотрела: маленький круглый кусочек чего-то, больше всего напоминающего цветное стекло. Я не могла разобрать, был ли там какой-то рисунок, или странное переплетение теней.

Мастер амулетов. Это звучит так… жестко. Пусть ты разнесла мастерскую, но ты по крайней мере сделала это в процессе обучения, и знала, для чего это обучение нужно. Учитель говорил тебе, что делать до того и что делать потом.

Глядя на меня, Иоланда заговорила:

– Моя дорогая, прости. Я знаю, что тебе не это хотелось бы услышать, но мне кажется, что все то, чего ты пока не можешь понять – это именно то, чего тебе понимать пока не стоит. То есть ты хорошо справляешься…

Она излагала свои мысли почти в той же манере, что и Кон. Без лишних предисловий. Мне хотелось сказать: «Все, чего бы мне хотелось, – это до конца жизни печь булочки с корицей», но я знала, что это уже не совсем правда, к тому же мне надоело жаловаться на жизнь. И я ничего не сказала. Вместо этого я взяла свой рюкзак и поставила его на стол. Поднимая его, я почувствовала, как амулеты отчаянно пытаются избежать контакта со странными тенями на полу. Ставя его на стол, я поняла, что эта поверхность им тоже не по душе. В рюкзаке что-то скреблось. Значит, по крайней мере один из них еще живой.

Сначала глаза Иоланды округлились, затем она нахмурилась.

– Подними его еще раз, если тебе не трудно, – сказала она.

Я подняла, она достала что-то из ящика стола, посыпала столешницу и жестом указала мне снова поставить туда рюкзак. Что бы там ни происходило с моим барахлом, теперь возня в рюкзаке прекратилась.

113