– Значит, вас действительно просят убить? В самом деле умоляют… – в ужасе выговорила я.
– Да, – ответил он.
– Значит, они… – прошептала я, – ладно, а в конце? Им… нравится то, что в конце?
Последовала долгая пауза.
– Нет.
Снова воцарилось молчание. Я отшатнулась от него, встала, снова ступила под солнце. Оттянула корсаж платья от тела, чтобы солнце могло вливаться внутрь. Отбросила волосы за уши, чтобы солнце освещало лицо целиком, затем развернулась и собрала волосы к макушке, чтобы оно могло согреть шею и плечи сзади. Я не собиралась снова плакать. Не собиралась. Я могла рассматривать это как практичную экономию воды.
Стоя в солнечном свете, я посмотрела на вампира. Его глаза были закрыты. Я сделала шаг из солнечной полосы, продолжая наблюдать за ним. Его глаза приоткрылись, как только я оказалась в тени.
– Сколько ты можешь выдержать? – резко, слишком громко сказала я. – Как долго?
Вновь его слова текли медленно.
– Меня сломит не голод, а солнечный свет. Солнце сводит меня с ума. Еще немного – и как-нибудь на закате я перестану быть собой.
Глаза его внезапно открылись полностью, лицо вскинулось на меня. Я перевела взгляд на шрам на его предплечье.
– Тогда я могу… убить тебя. Или себя. Не знаю. История вампиров длинна, но я не знаю ни об одном, кто испытал бы… такое.
Я села. И вдруг сказала ни с того ни с сего:
– Могу я что-нибудь сделать?
– Ты уже делаешь. Ты разговариваешь со мной.
– Я… Я не слишком-то хороший собеседник. Вот наши официантки умеют и говорить, и слушать. А я большую часть времени на кухне, вожусь с выпечкой…
Хотя кое-кто из завсегдатаев заходил на кухню, если хотел. А еще был маленький дворик за кофейней – Чарли все хотел доделать его, чтобы поставить еще столики, но до сих пор не собрался. Возможно, потому, что дворик стал своего рода частным клубом для этих самых завсегдатаев. Когда вытяжка не работает и двери пекарни открываются, я могу прислушиваться к беседам, а люди подходят к порогу, чтобы мне было лучше слышно. Самые интересные истории Пата и Джесса были рассказаны именно там.
– Хуже всего послеполуденные часы, – сказал он. – Мой разум полон… – Пауза. – Мой разум чувствует, как разрушается, лучи вашего солнца словно режут меня на части.
Тишина повисла снова, а солнце поднялось выше.
– Не думаю, чтобы тебя заинтересовали рецепты, – немного грубо сказала я. – Мой хворост, кукуруза и овсяные оладьи уступают пальму первенства только булочкам с корицей. И мы продаем еще кучу всяких вкусностей, множество кексов – я могу сделать сносные кексы из чего угодно, – а еще сдоба, дрожжевой хлеб, пирожные, печенье, торты и тому подобное. По пятницам и субботам я пеку пироги. Даже Чарли не знает секрета моего яблочного пирога. Я думаю, ты сохранишь эту тайну.
Чарли не знал и секрета моей «Горькой Шоколадной Смерти», но в данных обстоятельствах не хотелось упоминать смерть, даже шоколадную.
Полуприкрытые глаза вампира наблюдали за мной.
– В моей жизни больше нет ничего такого, о чем стоило бы рассказать. Я не мудрец. Еле закончила среднюю школу. Ученицей была ужасной. Ненавидела учить всякий бред для тестов только потому, что кто-то считает, что я должна. Единственный предмет, в котором я добилась хоть каких-то успехов – литература и правописание с мисс Яновски…
Джун Яновски поссорилась с руководством школы, потому что решила факультативно прочитать младшим классам раздел классической вампирской литературы. Она сказала, что отказывать детям в возможности обсудить «Дракулу», «Кармиллу» и «Вечную Смерть» – бестолковый и дурной способ опеки, с тем же успехом можно было бы прививать школьницам мысль, что они не забеременеют, если будут делать это стоя и не разуваясь. Она победила в споре.
– Я бросила бы школу, если бы не Джун, да еще Чарли объяснил, как взбесится мама, если я брошу учебу. Он был, как обычно, прав, особенно насчет мамы. Я работала в кофейне с двенадцати лет, а после выпуска сразу перешла с частичной на полную занятость. За свою жизнь я ничего не совершила. Я не уезжала от Новой Аркадии дальше, чем до побережья океана, – мы несколько раз проводили там каникулы, когда мальчишки были младше, кофейня – меньше, а Чарли еще можно было изредка из нее вытащить. Люблю читать. Моя лучшая подруга – библиотекарь. Но у меня мало на что хватает времени, кроме работы и сна. Иногда я думаю: должно быть что-то… – В памяти всплыл образ бабушки, какой она была в последнюю нашу встречу. Я так и не решила, действительно ли она знала, что эта наша встреча – последняя, что больше мы не увидимся, или мне просто так казалось – теперь. Выглядела она такой же, как всегда. Попрощалась тоже как всегда. В той встрече не было ничего особенного, за исключением того, что она стала последней.
– Иногда мне кажется, будто должно быть что-то еще, но я не знаю, что, – медленно добавила я. – Вот почему я поехала к озеру прошлой ночью.
Я не могла позволить последовавшей тишине затянуться.
– Ты мог бы рассказать мне о своей жизни, – сказала я. – Э-э-э…
– Жизнь? Как ты это назвала?
– О своей… как бы там ни было. Ты, должно быть, много чего повидал, кроме… э-э-э.
– Нет, – сказал он.
Достаточно недвусмысленно. Я оглянулась через плечо. За окном поднималось солнце. Снова посмотрела на вампира. Цвет старых грибов снова был очень плох, а на коже определенно выступил пот. Похоже, он умирал – то есть, умирал бы, будь он человеком. Он не походил на умирающего только потому, что и на человека не был похож.