Солнечный свет - Страница 38

– Можешь несколько раз сказать «нет» и возвращаться; после этого я их выпровожу. Но если ты сначала лично выкажешь нежелание общаться, мне будет легче.

Чарли знал, как я все это ненавижу – я и правда ненавидела, – но проблема была не в этом. Всегда готовые к свежим несчастьям ребята из СМИ семь недель назад показали мое помятое, в синяках лицо на ТВ, хотя я отказалась говорить с ними. Не думаю, что смогла бы остановить их, даже приди мне в голову попытаться. Я потом думала об этом. Не хотела, но думала. Смотрят ли вампиры местные новости по ТВ? Семь недель назад они, возможно, еще переворачивали каждую половицу, разыскивая меня.

Большая часть того, что показывают по ТВ, даже по местному, через несколько недель попадает в архивы глобонета. А вампиры вполне пользуются глобонетом. Поговаривают, что вампирские технологии лучше человеческих.

Я вышла, как просил Чарли. Мистер ТВ был там, и оператор стоял рядом – наполовину Квазимодо, наполовину Борг. У Мистера ТВ была потрясающая улыбка, даже для своей теле-породы.

– Мне нечего вам сказать, – отчеканила я.

– Просто выйдите на минутку, чтобы мы сделали снимок почетче, – сказал мистер Улыбка. Мне стало интересно, зачехляют ли вампиры когда-нибудь свои зубы. Я немного пофантазировала о специальных чехлах для клыков. Да нет, наверное.

– Вам незачем делать снимок почетче, – ответила я.

– О, предоставьте это нам, – сказал мистер Улыбка, скалясь еще шире и положил ладонь мне на руку.

– Уберите свои руки, – процедила я. Хотелось звучать раздраженно, но, судя по голосу, я только что надышалась гелием. Черт.

Мистер Улыбка выпустил мою руку, но его глаза (и резцы) блеснули возросшим интересом. Черт! Он сделал знак помощнику, который поднял камеру и направил ее на мистера Улыбку. Я слышала, как он начал репортаж дикторским голосом, но в ушах у меня звенело. Корка на груди начала жутко зудеть. Я держала руки упертыми в бока; стоит почесать рану – и пойдет кровь, а если пойдет – просочится наружу. Я не хотела заголовка «Травма, которая не пройдет» в одиннадцатичасовых новостях. Семь недель назад я как раз пришла домой после первого визита к врачу, покрытая швами (впервые в жизни); оттого, что они показали и это, мне стало еще хуже. Тогда, хоть я и не стремилась быть похожей на Франкенштейна, мне не пришло в голову, что нужно что-то скрывать, и не хотела, чтобы жесткие кончики стежков цеплялись за одежду.

Я до сих пор старалась не думать о том, что жертва вампира, найденная в трех кварталах отсюда, может быть связана со мной, как старалась вообще не замечать выросшей активности вампиров. Если бы я избегала этого менее старательно, мне могло бы прийти в голову, что некая шайка ловцов новостей вздумает порыскать, выискивая потрясенные выражения лиц, а то и, если повезет, признаки помешательства, вызванного контактами с нечистью. (Возможно, не понимая, что многие аборигены Старого Города всегда были на грани помешательства). Полиция еще не опознала тело – его называли просто «жертва», – но ни у кого в кофейне знакомые не пропадали.

«Чувства вампиров во многих аспектах отличаются от человеческих. В данном случае существенно то, что если местность однородна, она более… проницаема для нашего сознания на всем своем протяжении…»

Я понятия не имела, как однородность телевещания видится с точки зрения вампира. И знать не хотела.

Камера начала поворачиваться в мою сторону.

Я подняла руку, закрывая объектив.

– Нет, – сказала я.

– Но… – сказал мистер Зубы. Он пытался решить, следует ли опять улыбнуться, или стоит попытаться нахмуритъся. Я подняла вторую руку, закрывая большую часть объектива.

Квази-Борг сказал:

– Ладно, ладно, я понял, – и опустил камеру. Если она еще работала, то давала прекрасную картину грязного фартука, фиолетовых джинсов и красных кроссовок.

Мистер Улыбка, все еще прижимая микрофон к подбородку, сказал:

– Мисс Сэддон, мы хотим услышать от вас всего несколько слов. Вы должны понять, что нападения Других на любого человека всегда первостепенно важны для любого другого человека, и это долг ответственной прессы – сообщать о любых происшествиях такого рода как можно более быстро и полно. Мисс Сэддон, здесь погиб человек!

– Я знаю, – ответила я. – Хорошо. Идите и делайте репортаж об этом.

Мистер Улыбка мгновение смотрел на меня. Я видела, как он решается на жесткий подход.

– Мисс Сэддон, многим из нас совершенно ясно – хотите вы говорить об этом или нет, но вы тоже стали жертвой нападения Других, и тот факт, что всего через несколько недель жертва вампира была обнаружена возле вашего места работы, не может не приниматься во внимание!

– Два месяца назад, – заметила я. – Не несколько недель.

– Мисс Сэддон, – продолжал он, – вы все еще отрицаете, что на вас напали Другие?

– Так или иначе, я ничего не скажу, – устало сказала я. – Я не помню.

– Мисс Сэддон…

– Она же сказала, что ей нечего вам сказать, – перебил Чарли. – Думаю, этого достаточно.

Он так редко проявлял открытую враждебность, что я едва узнавала его. В закоулках разума сформировалась мысль: если он может избавиться от пьяного строителя ростом в шесть с половиной футов парой дружелюбных слов (а он может), и если несколько минут тому назад он, неспособный вступить в конфликт, не смог выпроводить пьяного от ощущения собственной значимости придурка с ТВ, то что же должен означать сейчас его неожиданный антагонизм к мистеру Ответственному Репортеру? Ответ на этот вопрос мне не нравился. Значит, он думает, что мистер Ответственная Пресса – как и внезапно ставшие сверхбдительными Пат, Джесс и их друзья – правы насчет случившегося со мной. Откуда бы им знать? Я не сказала ни слова. И никто не уходит от… они не могут думать, что это сделали вампиры.